
Я думаю, что Моцарт был одним из тех, кого избрал Бог.
Михаил Моргулис.
Spiritual Diplomacy
Я думаю, что Моцарт был одним из тех, кого избрал Бог.
Михаил Моргулис.
Не может В.Познер не думать о том, что будет после земной смерти. Несмотря на то, что время от времени он отчаянно восклицает, что я, мол атеист, я ему не верю. Да и сам он себе, наверняка, не верит. Наверное,его “атеизм” направлен на действия иеархов православной церкви России, реакция на их земные утехи. Он то, знает, что все их красивые “духовные слова” ничего не стоят, потому-что за ними нет великих и чистых церковных дел. Об этом говорит всем нам Святое Писание, Библия: “Вера без дел мертва”. Думаю, он понимает, что церковь жива, а вот её вожди, духовно мертвы. Вообщем, это касается и других христианских церквей, католических и протестантских. Но на теле православной церкви это особо видно, это выпукло, это кровоточит. А вот о Создателе жизни, о том, где Он, предстоит ли встреча с Ним, Познер думает. Я очень надеюсь на это. К сказанному, наверное уместно будет напомнить и другие строчки, которые я недавно написал к другому его интервью.
– Другая страна считает возможным объявить энное количество граждан нашей страны персонами нон грата, заморозить их банковские вклады и публично, без доказательств, назвать их соучастниками убийства. Я – против, – говорил тогда «Фонтанке» Владимир Познер. – Это испортит отношения. И главное, это ничего не изменит. Если кто-нибудь думает, что в результате у нас поймут, что надо как-то по-другому себя вести, то это же заблуждение!
Потом парламент принял «антимагнитский» закон, который называют ещё «законом подлецов». В программе «Познер» 23 декабря её ведущий сказал: «Способ мышления, который продемонстрировала Государственная дура… Простите, я оговорился: Государственная дума. Поражает… Когда отдельно взятый человек принимает какое-то решение – это касается его собственной жизни. Когда люди, представляющие страну, принимают решение, которое, на мой взгляд, я это подчёркиваю, выставляет страну на посмешище, в этом нет ничего хорошего».
В Думе усомнились, что оговорка была нечаянной. Депутат Андрей Луговой высказался в эфире «Эха Москвы»: «Познер очень умненький такой паренёчек-то. Вот мы и всем такого рода паренёчкам и дадим… Пенделя таким под задницу – и до свидания». (Напомним, что сам Луговой вернулся в Россию из Великобритании на фоне “полониевого скандала”, англичане считают его виновным в убийстве, по возвращении он был избран в Госдуму.) Депутаты согласились: Познер «слишком хорошо устроился в этой жизни», гражданин США и Франции, он «последние десятилетия живет только за счет того, что работает на государственном канале». И приступили к разработке «закона Познера»: о том, что обладатели иностранного гражданства не имеют права порочить Россию в эфире федеральных телеканалов.
Разработка законопроекта забуксовала. Если принять предложенные авторами формулировки, то получалось, что порочить Россию нельзя только иностранцам, а россиянам вроде как не возбраняется. А если исключить вопрос о гражданстве, выходило ещё хуже: закон о том, что нельзя порочить Россию. Но депутаты в течение всего января упорно повторяли, что вот-вот, буквально на днях, внесут законопроект.
Спасательный круг им бросил 27 января сам Владимир Познер. В программе, гостем которой был Юрий Башмет, он принёс извинения за оговорку с «государственной дурой». Но подчеркнул: только за оговорку. За победными ответами одного из авторов идеи депутата Старшинова так и слышался вздох облегчения: он назвал январские действия Думы в отношении Познера «последовательными и твёрдыми», а извинение журналиста – реакцией на них. И сообщил: внесение закона откладывается. И тогда «Фонтанка» попросила Владимира Владимировича ответить ещё на несколько вопросов.
– Своим извинением вы, так получается, избавили депутатов от достаточно неловкого положения, в котором они оказались. Зачем пошли на этот компромисс? Вас действительно пугал запрет на работу в России?
– Странно, почему компромисс? Сделал я это, конечно, не для депутатов. И меня совершенно не пугает запрет на работу на государственном телевидении – ведь об этом речь. Кстати, пока шла вся эта шумиха, я получил несколько предложений от негосударственных телевизионных и радиоканалов. Я считаю, главное из того, это не моя оговорка, а то, что я тогда сказал, что не согласен с президентом Путиным. И я хотел это подчеркнуть.
– И всё-таки: насколько реальна была опасность, что Первый канал прекратит сотрудничать с вами?
– Думаю, близка к нулю. Если бы эта идея была превращена в законопроект, он должен был бы поступить в комитет по СМИ – и еще вопрос, был бы он рекомендован или нет. Но если был бы, то потом должно было состояться голосование Думы – и тут тоже не всё ясно. Потом Совет Федерации – и опять большой вопрос. Наконец, подписал бы такой законопроект президент Путин? Я сильно сомневаюсь. Не говоря о том, что, например, государственный канал Russia Today использует настоящих иностранцев, у которых нет российского гражданства, в отличие от меня. Так что, закрыть канал?
– Вы не считаете, что депутат Луговой тоже мог бы принести извинения за свои не вполне корректные, можно даже сказать – хамские, слова?
– Одна из примечательных черт хама заключается в том, что он никогда не приносит извинений.
– Ваша мама – француженка, вы родились во Франции, ребёнком приехали в США, в 19-летнем возрасте попали в СССР, в 1957 году хотели вернуться в Америку, но не уехали из-за женитьбы, в 1991-м всё-таки отправились в Штаты и работали с Филом Донахью, одновременно выпуская в России программы «Времена» и «Мы», в 1997-м вернулись в Россию… Я правильно помню?
– Всё верно.
– Получается, что в СССР – России вы прожили больше лет, чем в США и Франции вместе взятых. Почему же в своей книге «Прощание с иллюзиями» вы пишете, что не чувствуете себя здесь дома?
– В этом-то и парадокс! При всех прочих равных я должен бы чувствовать себя в России дома. Но вот нет. Просто внутри что-то не так. Я всё пытаюсь объяснить… Это ощущение дома – оно складывается из сотен мелких вещей. Для моей мамы, например, Советский Союз не мог оказаться домом. Она выросла в другой среде. И её ничто не устраивало: ни то, как мужчины на неё смотрели, ни то, как разговаривали продавцы, – всё не соответствовало тому, к чему она привыкла. Так вот если взять вот это в качестве отправной точки, то я могу сказать, что у меня – всё то же самое: не так смеются, не та жестикуляция, не так ходят, не так общаются. Не хуже и не лучше, просто – не так. Я не чувствую, что вот это – моё.
– Видимо, это чувствуете не только вы, поэтому в каждую новую «утку» о вашем отъезде из страны как-то все сразу верят. Но что-то ведь вас здесь держит – люди, привязанности?
– Держит меня, конечно, только работа. Есть люди, которых я очень люблю. Ну и что? Я могу жить в Париже, они могут приезжать ко мне в гости, я – к ним в гости. Есть мой дом в Москве, с которым мне было бы жалко расставаться, я люблю свой дом… Но держит меня, конечно, работа. Для меня Россия – страна, где волею судеб я стал довольно известным журналистом. И это страна, в которой моя работа нужна немалому, прямо скажу, количеству людей. И я понимаю, что ни в Америке, ни во Франции работать так же, как здесь, я не смогу. По разным причинам. В том числе – по возрастным. А здесь всё-таки у меня большой стаж, меня люди знают давно, и я нахожусь в совершенно исключительном положении по сравнению со многими моими коллегами.
– А на Россию вы смотрите как бы со стороны – взглядом европейца или американца?
– Чёрт его знает… Думаю, что смотрю взглядом человека, хорошо знающего Россию. Знающего её гораздо лучше, чем американец или европеец. Но всё-таки – чуть-чуть со стороны. Я живу здесь с 1953 года. Больше полувека! Я был везде – целинные земли, что там ещё… Но смотрю на это не так, как на своё. Так получилось. Я очень хотел быть русским. Мечтал: ребята, я такой же, как вы! Мне давали понять: да, ты хороший парень…
– Но чужой.
– Да, ты не наш. И они были правы! Я ужасно с этим не соглашался, спорил, был готов лезть в драку. А потом понял, что они правы. На уровне чувств… Знаете, как у собаки шерсть встаёт на холке: что-то не совсем, запах не тот, не совсем.
– Какой выглядит Россия для хорошо знающего ее человека, но со стороны?
– Есть какие-то вещи сугубо российские, которые, конечно, непохожи ни на что другое. У русских есть какие-то совершенно особые качества, которые меня почти что завораживают. Мне кажется, что люди такими были на заре человечества, в них есть какое-то изначальное любопытство, какая-то звероподобность…
– Неандертальцы…
– Нет. Все-таки когда говорят о человеке «неандерталец», имеют в виду, скорее, грубость, тупость, недоразвитость. Русские совсем не неандертальцы. Но в них сочетается невероятный талант с блоковским «Да, скифы мы! Да, азиаты мы! С раскосыми и жадными очами!». Во всём этом есть что-то очень привлекательное – и в то же время отталкивающее…
– В своей книге вы рисуете не очень симпатичный портрет: «Этот характер, склонный к взлетам восторга и депрессивным падениям, эта сентиментальность в сочетании с жестокостью, это терпение, граничащее с безразличием, это поразительное стремление разрушать и созидать в масштабах совершенно немыслимых, это желание поразить и обрадовать всех криком «угощаю!» – при том, что не останется ни рубля на завтра и не на что будет купить хлеб для собственной семьи, эта звероватость вместе с нежностью, эта любовь гулять, будто в последний раз в жизни, но и жить столь скучно и серо, словно жизнь не закончится никогда, эта покорность судьбе и бесшабашность перед обстоятельствами, это чинопочитание и одновременно высокомерие по отношению к нижестоящим, этот комплекс неполноценности и убежденность в своем превосходстве»…
– Ну… Во всяком случае, я точно смотрю на это не как американец. Американец – он вообще никак не смотрит. Он мало этим интересуется.
– Вот как? А мы-то здесь считаем, что американцы только и думают, как бы нам насолить!
– Они ни о ком не думают, кроме себя самих. Это не хорошо и не плохо. Они только тогда думают о какой-то другой стране, когда эта страна может им угрожать. Вот Советский Союз – это была реальная угроза. Сегодня в какой-то степени – Иран. Хотя он не может угрожать Соединённым Штатам, но всё-таки ядерное оружие. А что Россия? Они не думают ни о России, ни о Франции, ни об Испании. Интереса к окружающему миру у большинства американцев нет.
– А как же Госдеп, который строит нам козни?
– Да-да, Госдеп очень плохой, очень плохой! В моей программе министр культуры, господин Мединский, сказал о разговорах про Госдеп: это – для бабушки из Красноярска, только она ведь не знает, что такое Госдеп. Другое дело, когда одна страна финансирует в другой так называемые некоммерческие организации, то возникает подозрение, что иногда деньги используются не совсем по назначению. И это не лишено основания. Но так делают все, а не только Госдеп. Это – правила игры. Ну, присматривайтесь, боритесь с этим – как все. Но то, что делаем мы…
– Принятые в последнее время законы, это закручивание гаек, – реакция власти на внешнее вмешательство такого условного «госдепа» или ответ на протесты внутри страны?
– По-моему, всё это просто реакция очень неуверенной в себе власти. Она же бьёт по собственной стране! Слава богу, Путин не подписал закон об оскорблении чувств верующих.
– Его отложили.
– Хорошо, но отложили же! При том давлении, какое есть со стороны церкви, всё-таки отложили! Прямо хочется аплодировать.
– Просто это уже перебор.
– Вы думаете, именно это – перебор? А закон о государственной тайне? А митинги? А «антимагнитский» закон? А НКО? Вот я занимался борьбой с ВИЧ. У нас была организация, которая на американские, в частности, деньги разъезжала по стране, выбирая города, где наиболее тяжёлое положение с этим. Мы делали сугубо просветительскую программу о том, что в принципе такое ВИЧ, СПИД, как от этого защищаться, почему это существует. Но кончилось финансирование – и кончилась программа. Кому от этого хуже? Американцам?
– Столько времени прошло с «холодной войны», а Штаты до сих пор вызывают у нас такую острую реакцию. Почему?
– Зачастую наши национальные интересы сталкиваются с интересами Соединённых Штатов. В частности – в тех регионах, которые были когда-то «нашими». И которые ныне «нашими» не являются. Свято место пусто не бывает – и американцы туда проникают. У нас это вызывает совершенно ужасную реакцию. Которая объясняется ещё тем, что мы проиграли «холодную войну». Мы же были великой ядерной державой? А теперь мы кто? Мы по-прежнему ядерные, но уже не великие. И это очень трудно пережить.
– Это комплекс неполноценности?
– Это комплекс, конечно. У нас серьёзный комплекс неполноценности. И тогда надо найти, кто виноват. А кто виноват? Конечно же, американцы, кто ж ещё! И мы только об этом и думаем. Причём думают об этом и люди вполне серьёзные, совсем не дураки.
– Вы принимали участие в митинге на Болотной. В 1991 году вы тоже выступали на митинге во время путча…
– Да, тогда я выступал прямо на площади Дзержинского.
– То есть видели две разновидности наших самых массовых митингов – нынешние и те, в 91-м. Как бы вы определили разницу?
– Митинг в 91-м это был митинг победителей, ничего не испугавшихся. И это был митинг людей, полных надежд: вот теперь-то всё будет так, как мы мечтали. Это не был митинг протеста. А то, что мы имели в этом году, это митинг протеста – и без особой надежды.
– Вы не связываете надежд с этой протестной волной?
– Давайте будем говорить о том, есть ли сейчас вообще надежда у людей. Её нет! Есть статистика: 68 процентов людей – вдумайтесь! – считают, что в 1985 году они жили лучше, чем сегодня. Это должно наводить на очень серьёзные размышления. Мы ведь думали, что человек, когда он говорит, что живёт лучше, имеет в виду: деньги, машина, ресторан, могу поехать куда-то… А выясняется, что «хорошо жить» означает вот что: иметь уверенность в завтрашнем дне, понимать, куда движемся, верить своей власти и чувствовать себя комфортно.
– В 1985 году, я это помню, жилось не так чтобы хорошо.
– Всё было плохо, я-то хорошо помню советское время. И помню, как в Барнауле вставали в 5 часов утра в очередь за чёрным хлебом, а о белом и не думали. Но при этом верили! Верили: ничего, сегодня трудно, зато завтра нашим детям будет лучше. А сегодня люди очень сильно сомневаются, что будет лучше. И начинают уезжать.
– Получается, в 1991 году было будущее…
– Так казалось.
– И всё-таки именно в 1991 году, когда казалось, что есть надежда, вы уехали в США.
– Да, я уехал. Почти сразу после путча. Но потому, что здесь у меня не было работы. Фил Донахью пригласил меня работать в США. И мне было очень любопытно: а могу ли я работать рядом с такой «иконой»? Кроме того, я, конечно, очень хотел в Америку. Это моя страна. И я даже не могу сказать вам, вернулся бы я или нет, если бы не потерял там работу. Но там мне не простили того, что когда-то я был пропагандистом в СССР. И я вернулся вынужденно. В России в это время шли мои программы – я приезжал, записывал. Вернулся в самом начале 1997-го. К этому времени уже всё произошло: журналистика «откинула сандалии».
– Мне казалось, что она сделала это в 2001-м, началом был разгром НТВ.
– Во время президентских выборов 96-го стало понятно, что Ельцин не проходит, его поддерживали 5 процентов против тридцати у Зюганова. И люди, владевшие телевидением, то есть Березовский, Гусинский и прочие, просто приняли решение поднимать рейтинг Ельцина и «мочить» Зюганова. А кто делал это непосредственно? Журналисты. У них было такое задание. Но тогда они уже не журналисты. Пропагандисты, называйте как хотите, но это уже не журналистика. Дальше всё так и покатилось. В это время я вернулся. Но какое-то время ещё можно было работать по-прежнему. Я делал программу «Мы», потом «Времена»…
– Под фотографией со съёмок программы «Времена» 2000 года стоит подпись о том, что это время было для вас счастливым.
– Да, но уже тогда программа начинала подвергаться серьёзному давлению. Потом мы делали её уже без всякого удовольствия. Потом стали испытывать уже и стыд. А потом просто сами её закрыли, потому что невозможно стало её делать. Никто нас не закрывал.
– От программы «Познер» вы ещё испытываете удовольствие?
– Пока в программе мне удаётся делать то, что я хочу. Я могу её делать так, как хочу. Да, я иду на компромисс. А кто и где не идёт на компромиссы, покажите мне?
– Но ведь существует, вы сами как-то говорили, список из шести-семи человек, которых вы никогда не сможете пригласить?
– Да, существует, но это не список. Это существует устно. Я принял это условие. И «список» пока не расширяется. Только я воздержался бы от слова «никогда».
– Вы не пробовали пригласить Путина?
– Конечно, пробовал! Я позвонил Дмитрию Пескову (пресс-секретарь президента. – Прим. авт.) и сказал ему: Путину выгодно прийти на мою программу, он же умеет отвечать на вопросы. Песков обещал с ним поговорить. Через 10 дней перезвонил и сказал: нет, он не придёт.
– И ничего не объяснил?
– Нет. Правда, во время нашего первого телефонного разговора он спросил меня, буду ли я «задирать» Путина, который в таких случаях иногда срывается. Буду, отвечаю, но он же президент, он должен уметь держать удар. У него прекрасная память, он помнит все цифры, все факты, и он острый человек, он умеет сказать наотмашь! Ему Песков доложил. И он отказал. Но я понимаю и его. Он мог рассуждать так: я могу выиграть? Могу. Но я и так в порядке. А могу проиграть? Могу. И на чёрта мне это надо?
– Видя, что вы делаете с людьми, особенно с политиками, в своих программах, не каждый согласится через это пройти.
– Я только задаю вопросы. Я же не спорю, отвечайте – больше ничего не требуется.
– Министр культуры, образованный человек, в вашей программе выглядел так, что вспоминался анекдот из вашей книги – диалог между советским и чешским дипломатами: «Зачем вам в Чехословакии военно-морской министр, у вас же нет моря?» – «Но ведь у вас в СССР есть министр культуры?»
– Мединский мне после программы говорит: что-то очень мало мы с вами о культуре поговорили. Он был очень недоволен… Знаете, параллель такая. После того как у меня была Тина Канделаки, Константин Львович (Эрнст. – Прим. авт.) сказал мне: Владимир Владимирович, вы её «раздели». А я отвечаю: так она сама разделась! Люди же сами приходят. Они понимают, что я буду задавать вопросы. Это моя работа. Была у меня Хиллари Клинтон. Я задавал ей трудные вопросы. Единственный вопрос, в котором она проиграла: почему можно признать независимость Косово, но нельзя признать независимость Абхазии? Вот тут она пришла в замешательство: «Ну… Это наш выбор». Мне же нужен только ответ! Но у людей нет опыта интервью. Если сравнить наших политиков с американскими, то те много опытнее. Они приходят, рассматривая это как пиар. В тех странах, где нет государственного телевидения, власть приходит на программы, чтобы объяснить свои взгляды. А у нас до сих пор такой взгляд: журналист – солдат идеологического фронта, а телевидение – инструмент.
– Мы как-то совсем не говорим о положительных явлениях в нашей жизни. Вот борьба с коррупцией началась: «Оборонсервис», ГЛОНАСС, в Петербурге – «трубная» история. Это вообще что?
– Знаете, в суде присяжные уходят для вынесения вердикта и могут вынести решение очень быстро, а могут совещаться сутками. И в это время о них говорят: «The jury is out». Так вот, the jury is out. Ещё непонятно, куда это всё поведёт: это показуха, это борьба кланов или это всё-таки начало борьбы с коррупцией.
– То есть третий вариант вы тоже допускаете?
– Большинство людей, и я в том числе, считают этот вариант сомнительным. Но я предлагаю не спешить. Давайте посмотрим, как это будет развиваться. И мы поймём, что это. А вдруг?
– А эта наша борьба с коррупцией не может стать национальной идеей? Мы же мучительно ищем национальную идею…
– А что такое вообще национальная идея? Давайте освоим космос. Или высадим человека на Луну. Построим коммунизм – новый мир. Это – да, конечно, очень мощно. Но это не возникает искусственно! Вот вы спросите сегодня француза: какая у вас национальная идея?
– Думаю, удивится.
– Он сильно удивится, скорее всего – расхохочется. Ну, может, отшутится. Не обязательно, что это хорошо. Я не возражаю против того, чтобы в стране было желание чего-то такого добиться на общенациональном уровне. Но это не возникает искусственно.
– Страшно ведь не само по себе желание найти национальную идею, а этот безумный поиск, в ходе которого мы хватаемся даже за футбольный чемпионат.
– Да, это сильная идея… Порой мне кажется, что у людей, которые находятся на командных местах, мозги – как у зайца. Какие-то маленькие такие… Они не смотрят на картину широко и не могут понять, что на самом деле происходит в стране. Говоря иначе – они очень плохие шахматисты.
– Так они и играют с такими же плохими шахматистами!
– С кем это?
– С нами. Нас же держат за болванов, которые не понимают, во что с ними играют.
– Мы не понимаем потому, что у нас нет опыта. Так сложилось, так развивалась наша страна. Но постепенно мы начинаем больше понимать. И это могло бы само по себе стать национальной идеей.
– А религия?
– Они видят в церкви последнюю возможность объединить нацию вокруг чего-то. В принципе, это правильно. Но когда такой патриарх, а за ним – такой шлейф, когда и за иерархами такие шлейфы, надеяться на них нельзя. И серьёзные исследования показывают: при том, сколько об этом кричат, в России верующих – порядка пяти-семи процентов. Люди же не дураки, они всё это чувствуют!
Владимир Познер рассказал в интервью «Фонтанке».
Беседовала Ирина Тумакова, «Фонтанка.ру»
В момент написания этих строк, в больнице «Шнайдер» врачи сражаются за спасение двухлетней Адель Битон. Она была ранена в минувший четверг, когда террористы забросали камнями машины, проезжавшие по шоссе № 5 в Самарии. Машина, в которой ехала Адель с мамой и двумя сестрами, врезалась в грузовик. Девочка получила тяжелейшие ранения и с тех пор находится между жизнью и смертью в самом прямом и ужасном, особенно когда речь идет о двухлетнем ребенке, смысле этих слов.
Однако в день теракта Адель было не суждено стать главной – хотя и печальной – героиней новостей Второго канала ИТВ. Самая рейтинговая актуальная программа Израиля предпочла начать свой выпуск с сенсационного и эксклюзивного интервью Йонит Леви с президентом США Бараком Обамой. (Теракт этот вообще был изначально объявлен «тяжелой аварией», но это тема уже для другого разговора). Глава американской администрации в порядке приоритетов редакции оказался на много ступеней выше, чем маленькая девочка.
У меня нет никакого желания оспаривать очевидный журналистский успех службы новостей Второго канала. Эксклюзивное интервью с президентом США – огромная репортерская удача, мечтать о которой могут себе позволить единицы. И тем не менее – и само интервью, и его место во главе новостей того дня отражают, мягко говоря, печальный симптом.
Интервью с Обамой больше походило на разговор экзальтированной девицы с рок-звездой, которую поклоннице выпала удача потрогать своими руками. Даже задавая «острые» вопросы, журналистка продолжала поедать Обаму влюбленным взором. Казалось вот-вот и она падет ниц к ногам своего кумира. Израильские политики (а в первую очередь Биньямин Нетаниягу) могут лишь мечтать об отношении хотя бы отдаленно напоминающем то, которым Йонит Леви наделила Барака Обаму.
Визит американского президента в Израиль выглядит как это самое интервью, увеличенное в тысячи раз. Дети с флажками, блокированные магистрали, беспрерывные теле- и радиотрансляции, журналисты, жадно ловящие каждое слово Высокого Гостя. «Он сказал нам персонально «привет!!!», – окончательно утратила пропорции в прямом эфире одна из ведущих журналистов страны.
Это не только дешевая провинциальность. Отношение к Джорджу Бушу-младшему, хоть и не было лишено такого же холопского раболепства, но все же не могло сравниться с почти обожествлением нынешнего президента США. Причина проста. Обама стал для определенных кругов в Израиле последней надеждой на реализацию их идеологических и политических устремлений. Один из ведущих комментаторов Второго канала ИТВ Амнон Абрамович с детской непосредственностью заявил в недавнем интервью газете «Гаарец», что своим главным провалом в профессиональной жизни он считает тот факт, что ему «не удалось убедить общество в том, во что он верит, в первую очередь, в зле оккупации». Пропагандист, прячущийся под личиной комментатора, Абрамович далеко не одинок.
Отчаявшись убедить израильское общество в своей правоте и добиться ее реализации через примитивные демократические механизмы, например, выборы, левая израильская элита возложила все надежды на президента США.
Тем более, что он пришел после Джорджа Буша, старавшегося по мере сил, не диктовать Израилю шаги; тем более, что он изначально сделал ставку в своей внешней политике на давление исключительно на Израиль; тем более, что он вышел из среды меньшинств, и, став президентом, зажег огонек веры в сердцах тех, кто мечтает о девальвации сионистской идеи и замены ее на мутную общегражданскую канву развития страны.
Все это сделало Барака Обаму для некоторых в Израиле чем-то между Мессией и последней надеждой. В погоне за этой надеждой они пошли так далеко, что «обогнали» ее в дороге. На данный момент складывается впечатление, что Обама не намерен требовать от Израиля далеко идущих шагов навстречу палестинцам, и уж во всяком случае, замораживания строительства в поселениях. Однако эта тема раз за разом возникает в интервью и комментариях, вокруг визита американского президента в Израиль. «А вдруг? Ну может быть? Ну хоть чуть-чуть? Ну хотя бы подморозить», – читается в их глазах. Какая там Адель Битон?
Трудно переоценить важность взаимоотношений с США для Израиля. Даже несмотря на намеренно завышаемые масштабы израильской зависимости от Америки, несмотря на замалчивание очевидного факта, что сильный и безопасный Израиль – это не подачка администрации еврейскому лобби, а стратегический интерес США, никому и в голову не придет отрицать важность союза между Иерусалимом и Вашингтоном. Тем возмутительнее, чтобы не сказать преступнее, намерение бросить эту связь на алтарь кровожадной и порочной религии лживо именуемой «мирным процессом».
И последнее. Вместо того, чтобы внимать пережевываниям важнейших стратегических аспектов поворота Бараком Обамой головы направо или налево, давайте потратим полминуты и помолимся за двухлетнюю Адель бат Адва. Или просто подумаем о ней. Да сохранит Всевышний ее жизнь…
Габриэль Вольфсон, Журналист ИА “Курсор”.
(Открытое письмо к заинтересованным людям, думающим о будущем)
То, что наш мир стремительно деградирует – уже не открытие. Эта реальная ситуация, облаченная в слова, стала уже рутиной фразой, и человечество, не замечая своего позора, приняло эту фразу и смирилось с ней. Многие видимые и невидимые причины способствуют этому. В том числе, перераспределение сил в мире. Имеются в виду силы не только военные и, конечно, экономические, но и идеологические, которые, яростно пропагандируя себя, изменяют ментальность людей во многих странах мира. К примеру, как когда-то идеи коммунизма, находясь на пике своей романтической популярности, сумели привлечь к себе миллионы людей.
И принятие этих идей не всегда было вынужденным, во многих случаях, оно принималось исключительно по желанию индивидуума. Сейчас, исламский атакующий всемирный порыв, не только заглатывает мир силой, но привлекает к себе людей своим устойчивым моральным состоянием, своей определённой простотой и чистотой. При всём при том, за всем стоит загримированный князь тьмы, прикрывающийся Кораном и отправляющий погибать мусульманских детей, вместе со своими еврейскими и христианскими сверстниками. К сожалению, абсолютное большинство людей пытающихся остановить эту угрозу, не видят в ней духовное уродство, и потому, не замечают основателя мерзости князя тьмы, стоящего за исламским терроризмом. Добавлю, в этой страшной ране на лице мира, в первую очередь, необходимо увидеть дьявольскую интерпретацию нормальной мусульманской религии. Изначально, все религии хороши, плохими и кровожадными они становятся тогда, когда через людей в них входит дьявол. Но самое страшное и по дьявольски мудрое то, что завоевание мира стало идти мирным путём.
Дьявол осознал парадокс, что для победы бороться не надо, что тихим проникновением в жизнь он добьётся гораздо больше, чем террористическими атаками. Естественно, эту парадоксальную формулу дьявол вывел после того, как до конца понял прогнившее и трусливое сознание западных обществ, которое выдаётся ими за демократическое и либеральное. Вспомните, как страны сдавались Гитлеру и Сталину… Так скажу вам, тогда это были только цветочки. А сейчас созревают ужасные ягоды смерти. Сдаётся Европа, Израиль, начала сдаваться Америка… Кто следующий? Скорее всего, на арене мира останутся лишь две противоборствующие силы – Китай и ислам. И это взято не из фантастического романа, а из жизни.
Для того чтобы суметь сохранить мир в том исковерканном, но ещё достаточно приличном виде, в котором он находится, необходимо найти абсолютно новые ментальные дипломатические подходы и возможности, для решения его глобальных проблем. Причём, я уверен, что без участия в этом Вселенской силы, которую часто называют Бог, или Спаситель, эти подходы найдены не будут, а без этого, спасение мира невозможно, и все мы обречены.
Также, для решения этих глобально-болевых вопросов необходимо возникновение большой плеяды талантливых политических лидеров и, особенно, дипломатов, которые могут стать инструментом Небесного Руководителя жизни. Но, сохраняющие пока статус мирового лидера – Соединённые Штаты Америки – за последние годы не взрастили политиков и дипломатов высочайшего уровня, именно таких, которых сегодня требует отчаянная ситуация на планете Земля. Мне кажется, одной из важных причин способствующей этой гигантской неудаче, является незначительное присутствие талантливых молодых людей из средних слоёв общества в учебных программах страны, где готовят политиков и дипломатов. Поэтому, резко уменьшился общий процент талантов всей американской дипломатии и политики. Поясню, стало во многом закономерной тенденцией то, что в большую политику идут дети политиков и дипломатов. Известно, что деятельность в этой области, дала их родителям возможность зарабатывать большие деньги. Также известно, что обучение в элитных университетах, готовящих профессионалов в области политики и дипломатии, требует огромных средств со стороны обучаемых. Поэтому, в такие высокопрестижные заведения, в большинстве своём, идут дети политиков и крупных бизнесменов, за обучение которых платят сверхобеспеченные родители. Но известно, что дети не всегда повторяют таланты своих родителей. Быстрый пример, сын Льва Толстого, был пустым и неспособным человеком, и таких примеров сотни. Возьмите ещё, к примеру, детей некоторых президентов Америки. Всем известно, но не все хотят помнить об одном народном наблюдение: если у родителей не было особых талантов, то, что тогда могут взять от них дети? Конечно, и у людей среднего развития могут быть гениальные дети. Но это случается редко, а в Америке в последнее время, просто не случается.
Итак, талантливые дети, из семей среднего и бедного достатка, не имеющие возможности платить за учёбу бешеные деньги, остаются за бортом. В политику они не попадают. В лучшем случае, они выучиваются другой, менее важной для мира специальности. Вывод: люди, могущие принести огромную пользу своей стране и всему миру, занимаются в жизни другими делами, а люди, не имеющие талантов в этой области, работают в политике и дипломатии во вред своей стране и всему миру.
Сегодня, американская политика осталась без блестящего притока со стороны особо талантливых молодых людей. Поэтому, в американской политике так много серых личностей, не умеющих создавать яркие идеи и находить индивидуальный подход при решении конфликтов. И главное, не способных видеть ситуацию в её полной реальности, не обладающих быстрой талантливой гибкостью, не понимающих, как нужно разговаривать с несговорчивыми людьми. Возможно поэтому, американская политика проигрывает во многих сложных ситуациях, возникающих в мире. Я встречался с некоторыми молодыми американскими политиками во время выборов в России и Беларуси, куда они приезжали для анализа, исследования, и возможного влияния на события. Те, с кем мне приходилось встречаться, производили впечатление сверхсамоуверенных людей, убеждённых, что люди других стран обязаны соглашаться с их точкой зрения. И абсолютно убеждённых, что именно их позиция единственно верна. Здесь надо заметить, что очень часто, это даже не их позиция. Они слишком серы в своих способностях, чтобы создавать независимую личную позицию. Они даже не замечают, что «их позиция», это слепо повторяемая позиция начальства, кстати, выдаваемая за мнение всей страны. Объяснение этой печальной картине, можно дать только одно: большинство описанных людей просто серы и бесталанны. В результате, они становятся дипломатами-бюрократами, не обладающими способностями решать проблемы самостоятельно, а ждущим подсказок свыше. Такие дипломаты никогда не смогут решить серьёзный конфликт, повлиять на решение серьёзной проблемы и выиграть дипломатическое сражение.
Как пример, возьмём отношение Америки с Беларусью. Америка, как никогда нуждается сегодня в надёжных цивилизованных друзьях. В центре Европы находится такой потенциальный друг – Беларусь. Много раз лидеры этой страны заявляли о своём желании дружить и сотрудничать с Америкой. Не их не хотели их слышать, и потому не услышали. В результате, узкие и не гибкие борцы за свободу демократии, создали вместо друга недруга Америки. Это же надо было обладать таким бездарным дипломатическим умением, чтобы унизить и оскорбить потенциальных друзей! Да, в Беларуси есть нарушение свобод, но зато нет такого разгула криминальных экономических структур, как в России и Украине. И вопрос на засыпку: разве Америка поддерживает только страны с прозрачными и полностью демократичными режимами?
Положение лидера мира обязывает приобретать новых друзей, а в последнее время, Америка их только теряет. Говорили когда-то мудрые: одни смотрят в лужу и видят в ней только грязь, другие тоже смотрят в неё, но видят в ней отражение прекрасных звёзд с неба. Узкие и не гибкие политики и дипломаты, видят в этой очень неплохой стране, только грязь. А в результате своего политического и дипломатического несовершенства, они лишили свою страну надёжного друга.
Или, вот Украина. Да, жаль, находящуюся в тюрьме Ю.Тимошенко. Но и делать из неё украинскую мать Терезу, тоже неловко. Она привела Украину к газовой катастрофе. Но, как бы не жалели Тимошенко на Западе, отношение к Украине не могут строиться на ситуации, построенной на одном человеке. Демократия предполагает, что надо прислушиваться к многоголосью, а не к одному голосу, даже вызывающему симпатию или жалость. Демократия – это умение слышать много разных голосов, и после чего делать вывод. И что же? Теряют Украину, как важного стратегического партнёра в Европе.
Это, лишь одни из многих примеров, свидетельствующих о деградации американской дипломатической мысли.
Что делать? По моему разумению – впустить в политику талантливых людей, убрать оттуда узких, малоспособных бюрократов. Лауреат Нобелевской премии, автор «Доктора Живаго», Борис Пастернак, правильно говорил: «Талант, единственная новость, которая всегда нова…». Возможно, надо срочно искать новые методы по выявлению политических и дипломатических талантов. Может быть, следует начать новую национальную телепрограмму-конкурс, во время которой все способные молодые люди Америки смогут в жестких реальных условиях, проявить свои потенциальные дипломатические способности, и потом, за деньги государства совершенствовать их и становиться яркими талантливыми политиками и дипломатами. Описание такой телепрограммы у нас имеется.
Но, как я уже писал, в сегодняшней экстремальной для мира ситуации, задачу по спасению цивилизации, американские дипломаты выполнить не могут. И поэтому, для выхода из этого всемирного трагического тупика, нужно вселенское духовное решение всех народов мира. Я вижу этот выход во всемирном покаяние народов, в первую очередь, американского. А после совершения этого всепланетного духовного акта, необходимо привлечь к решению задачи по выживанию земли – Небесного Управителя жизнью на земле.
В этих условиях определенную роль может сыграть концепция «Духовной Дипломатии». Эта достаточно новая духовно-политическая концепция предполагает решение конфликтов в мире с помощью духовных ценностей конфликтующих сторон. Люди больше не верят друг другу, особенно, дипломаты. Но они могут поверить в силу духовных ценностей народов, которых они представляют. Возможно, эта, на первый взгляд, утопическая идея, покажется кому-то просто наивной мыслью. В этом случае, у нас есть невероятный пример из истории. Когда-то, одна Личность, без солдат, танков и самолётов, победила мир. Это было 2 тысячи лет тому назад. И хотя идею Личности, за это время сильно изуродовали, идея продолжает жить и помогает сохранять некоторую стабильность в этом безумном мире. Эта историческая Личность – был лучшим дипломатом в мире. Потому что Он побеждал с помощью любви. Хотите или не хотите – но это был Христос. Именно Он, с помощью духовных ценностей народов, и поможет спасти мир.
Читающих это послание, прошу простить меня за чрезмерно обвинительный тон и сбивчивый стиль. Единственное моё оправдание в том, что я, как и вы, хочу, чтобы после меня продолжали жить наши дети, внуки, и следующие поколения.
Если вас заинтересуют наши мысли, и примеры того, как Духовная Дипломатия решала спорные вопросы, мы готовы встретиться с Вами.
Спасибо за терпение.
Искренне, и с молитвой – Майкл (Михаил) Моргулис Президент Фонда «Духовная Дипломатия» www.morgulis.tv bridgeUSA@aol.com.
Михаил Моргулис
Кто-то из вас, читатели, уже знаком с рассказами и эссе Игоря Михайлова? Если вы читали их внимательно, то создаваемые его словами картины должны были потрясти ваше сердце. Что-то он делает со словами такое, отчего душа замирает, когда их читаешь. Игорь Михайлов, в основном, пишет о провинциальной России. И пишет о ней так, что хочешь засмеяться, и вдруг, губы выгибаются по- другому, и хочется заплакать. Он пишет о России так, как мало кто пишет. Не бравирует раскрученными модными словами, не выстраивает всё в ровный массовый ряд, не подкидывает в текст хохмы, он рисует Россию своими невероятно убийственно точными, вылепленными из снега и любви талантливыми словами. Часто, эти слова как тающие сосульки, а может быть, плачущие сосульки. Он создаёт миниатюрные эссе, но это никак не очерки, а картины Виктора Васнецова, соединенные с картинами Иеронима Босха, там доброта не убитая российская, и ужас нахлынувшей российской беды, там смрад и нежность, боль и радость. Россия у него настоящая, большая и равнодушная и страшная, и детская, беспомощная, смотрит на вас огромными глазами, в них слёзы, а в руках, нож. Игорь Михайлов мастер, большой мастер, он создаёт словами филигранными настроение отчаянности и боли и любви, и всё это западает в душу. Скажу вам по секрету, когда читаю его эссе и рассказы, кажется мне, это Антон Павлович Чехов вернулся, и продолжает описывать Россию современную. И так хорошо становится. И свет внутри появляется.
Михаил Моргулис
Закипающая, как в чайнике, вода. Убегающее назад пространство. Пароходик, развернувшись кормой к водной пустыне, словно выходит за рамки пейзажа, для которого он недолгое время служил границей.А теперь нет границы, лишь – бледное небо, приплюснутое немотой. Туманная дымка, слово все не взаправду.
Час туда, час обратно. Из облачной кисеи в обратном порядке вырастают, словно театральные декорации к опере «Садко»: светлые стены Юрьева монастыря, дальние пейзажи, ближние планы, взятые кирпичными старинной кладки останками перелетами моста в скобки. И вот, наконец, словно покинутый навсегда час тому назад, со дна Волхова всплывает на поверхность Детинец.
Белые сны, белые ночи, северное сияние, бледное, как призрак, тающий и исчезающий за кормой…
Ведение по мере приближения к нему обретает четкость и очертания древних стен, вполне пригодное для спектакля пространство окружено крепостными стенами, за ними – тишина, сотканная из дождя и тумана.
Представление оперы Римского-Корсакова «Садко» как раз и происходит в Детинце, возле чугунного памятника «Тысячелетию России», напоминающее самовар.
Все это выглядит вполне пафосно и натужно. И не только потому, что хороших голосов в российской опере не осталось, и солисты, багровея до синевы, поют на открытом пространстве, а просто – так всегда.
Как только современники в юбилейном или административном порыве сливаются в братском поцелуе с историей, то всякий раз выходит криво. Выходит – тульский пряник, который продают в сувенирной лавке на Ярославском вокзале.
А в этой перспективе – от Ильмень-озера до Волхова – когда рассеивается туман, клубится белая река, словно вечность, млечный путь из ниоткуда в никуда.
Детинец, София, Петр, с торжественностью колокольного звона вырывающийся из чугунного «Тысячелетия». Но сила судьбы, центростремительная воля творца, будто бы возвращает его обратно. Здесь, в этой леденцовой скученности в коробке с монпансье исторических персонажей, которые стали орнаментом, многоступенчатым портретом русской цивилизации, все громоздко и не явно, как и в русской истории: стушевавшийся перед величием фигур Гоголь, прячущий свой нос в шинель; Пушкин в соболей шапке или Садко, возглавляющий литературную иерархию; бородатые мужики, напоминающие купцов первой гильдии и цари, напоминающие персонажей оперы «Садко».
История, отлитая в чугуне, выплавленная из тысячелетия, почти непостижима!
И где-то здесь, возле этого еле колеблемого ветром воздуха, а вслед за ним и города, неправдоподобного, туманного, как утро, набухшего дождем, может быть любой из нас, но уже не как прохладный, будто поданная в ресторации телятина к водке, а как самый подлинный соучастник, которого тяжесть русской истории подмяла под себя.
Тяжесть тысячелетия, словно штанга тяжелоатлета, чугунная шапка Мономаха.
И то правда, когда прессует чугунный вечевой колокол русской истории, то – нишкни. Будь доволен, что заметили. И не беда, что придавили. Не всем же на вершине, возле ангела Господня под крестом красоваться, кому-то, если повезет, быть гербарием.
Это белое молоко Великого города, вот, кажется, сейчас стечет с набережной и убежит, как закипевшее с плитки.
Останутся немногочисленные его обитатели. Счастливые и несчастные от того, что в Великом нет особой промзоны, нету нефти, а потому нет толстопузого бизнеса, который, как и солисты в опере «Садко», багровея до синевы, изо всех сил выкорчевывают гения из места.
Великий на половину пустой, как поздняя электричка. А если вычесть из праздно-шатающейся публики туристов, то и вовсе останутся только силуэты: бледной тенью прочерченные у нефов церквушки, Детинец, Ярославо Дворище, Софийский собор, пара мостов, бронзовая девушка на набережной, сбросившая бронзовые туфли, которые жмут и беззубый Садко с гуслями перед одноименным рестораном на окраине.
Лики святых, колокола, переливчатое журчание звона или бурление волн.
Волхов струит свои неторопливые воды к Ильмень-озеру. Прогулочный катер проходит сквозь туман, пространство и время, словно нож сквозь масло. Прогулочное путешествие по истории в сопровождении популярных песенок. Из молока на туристов выглядывает, хлопая испуганными ресницами, Юрьев монастырь. Высокая и строгая, словно графин, колокольня, белые стены, избы. Молочная река, омывающая кисельные берега.
Если убегать от мира, от Москвы, шума, гама, срама, то – сюда. Как в старь, Великий ушел от Москвы, но Москва сама пришла за тем, что у нее самой не было. Пришла занять взаймы свободы, но забыла вернуть.
Три остова от старого моста, как стариковские зубы. На другом берегу видение, призрак церкви Спаса на Нередице, напоминающий толпу детишек, прижавшихся к отцу.
Спас – двойник Юрьев-Польского Георгиевского собора, хотя его воплощением является Спас Преображения на Ильинке, расписанный Феофаном Греком.
Феофан – видимо, и есть камень преткновения, почти такой же, какими на пути к Новгороду до этого были кафе и закусочные.
Возле одного из них с надписью Ка шоферы насупротив открытого чрева авто что-то бурно обсуждали, то ли смеялись, то ли ругались. То ли все сразу вместе и одновременно: исключительно трехстопным.
И вот будто бы Феофан подслушал и подглядел все это и расписал Спас на Ильинке в конце XIV века.
Из-под купола, куда никого не пускают (а не то несдобровать), с фресок вдоль стен на испуганного и умаленного зрителя сморит беспощадным судией Спас.
Этой едва прикрытой сумраком и флером времени ненавистью Феофан просто прожигает насквозь своих современников, прожигает века, а человек , как был, так и остался, ничем.
Ничто неизменно.
Поэтому у его Спаса нет жалости. Нет снисхождения. Снисхождения быть не может и не должно. Возможно, что такого чувства просто не бывает в природе. Или оно растворилось в тумане.
Строгий, почти аскетический, орнамент, языческие руны, узкие бойницы снаружи, а внутри – этот Феофанов Спас, темно-коричневый лик Бога отца, от которого нет спасения и упокоения.
Нет и не будет. Никогда!
В западном пределе сухой, как хлебная корка, Семион Столпник. Абсолютное неверие в человечью природу, умерщвление ее. Изящная и резкая до эмоциональности апоплексического припадка линия кисти. Ослепший от горя, с выеденными, словно от слез, глазницами – Макарий Великий. Его багровые, пергаментные ладони напоминают киноварь запекшейся крови. Макарий, как будто говорит: довольно, хватит, – очерчивая предел человеческого произвола прямоугольником иконы, стенами храма!
Все равно никакого более счастливого исхода нет и не будет.
Те же жесты и у Даниила Столпника.
Спас на Ильинке и есть этот предел, за который уже не выйдешь прежним.
Страшная красота, странная музейная окостенелость.
Что же делать со всем этим? Как быть или не быть?
И Феофан отвечает: быть. Но только если в пределах храма. За его стенами ты лишен благословения, покровительства Спаса и Его сиятельного гнева и красоты, а значит и спасения.
Поэтому так грустны эти белые стены, так невесомы арки проходных дворов, повисших на плечах и карнизах двухэтажных домов, мосты, башни и купола церквей, невидимые в тумане, словно Китеж-град. Тем более для праздного зеваки, лениво сканирующего ломанную, как зигзаги судьбы, линию берега и бодренькое всхлипывание магнитофона…
Катер вспарывает гладь Ильмень-озера, огибает пляшущий весело поплавок буйка и разворачивается к русской истории кормой.
А русская история – к нему тылом.
Великий Новгород уходит на дно, а время возвращается вспять. К своему истоку, к своему пределу.
И нет ничего, кроме Новгородской лагуны, бледно-серой, как молоко.
Нет ничего, кроме озера, неба и тумана. А есть греза о Великом, о почти недостижимом, небесном граде, затаившемся по другую сторону зеркала, по другую сторону мира…
Игорь Михайлов
Мартин Шерман, Jerusalem Post
Мартин Шерман, Jerusalem Post
Перевод Давида Маркова